При чтении работ Понасенкова, как и при ознакомлении с трудами других подобных ему разоблачителей, вспоминается фраза из повести «Собачье сердце» М.А. Булгакова: «Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно». Однако попробуем разобраться в этом без эмоций и опираясь исключительно на исторические факты.
Сначала о личности автора. Когда говорят, что Понасенков не историк, это не совсем верно. В отличие от многих представителей фолк – хистори, которые имеют техническое или естественнонаучное образование, например, Фоменко, Асов или Мухин, он обладает некоторыми профильными знаниями и навыками. В 1999 – 2004 гг. Понасенков обучался на историческом факультете МГУ и специализировался на эпохе Наполеоновских войн. Однако диплом не защищал. То есть он имеет специальное образование, хотя и неоконченное.
Понасенков не только пишет работы по войне 1812 года, но и регулярно появляется в СМИ. При просмотре его выступлений, создаётся впечатление, что поиск исторической правды, которую, безусловно, не стоит скрывать и замалчивать, не является для него главной задачей. Основные цели здесь – самолюбование и создание себе имени на основе громких разоблачений и опровержений, которые по своей сути являются умелыми спекуляциями и подтасовкой фактов. При этом Понасенков не стесняется в выражениях, называя официальную науку «куртизанкой», а академических специалистов «шулерами от истории» и «псевдопатриотическими писаками».
Надо сказать, что тема, выбранная им, является достаточно благодатной почвой для спекуляций. Война 1812 года в России не столь известна и популярна как Вторая мировая, по которой за долгое время были изданы тонны разоблачительной околоисторической макулатуры. Это открывает широкий простор для многочисленных недобросовестных авторов, желающих сколотить себе популярность на жареных фактах и громких заявлениях.
Для объективности отмечу, что вокруг войны 1812 года действительно существует значительное количество мифов и идеологических штампов. Однако многие из них уже не раз опровергались академическими историками и для специалиста не являются тайной.
Теперь переходим непосредственно к работам Понасенкова. Главные его труды, вокруг которых уже было сломано немало копий, это «Правда о войне 1812 года» и «Почему войну 1812 года никак нельзя назвать "отечественной"». Первое, что сразу бросается в глаза – название. Давно заметил, что если автор в заглавии или аннотации к своей книге использует громкие слова и разоблачительный пафос, обещая рассказать непосвящённым некую веками скрываемую от них истину и опровергнуть мифы официальной науки, то его исследование, как правило, представляет собой подгонку исторических фактов под собственную альтернативную концепцию. В случае с Понасенковым это происходит именно так.
Начнём с того, что он слабо знаком с таким методом работы как критика источников. Например, обвиняя Кутузова в педофилии, Понасенков ссылается только на «Записки графа Ланжерона», автор которых относился к фельдмаршалу крайне неприязненно и критиковал его по многим аспектам. Такая предвзятость заставляет усомниться в объективности. А ссылок на другие источники, подтверждающие данное заявление, Понасенков не приводит.
Автор утверждает, что современная концепция истории войны 1812 года создавалась в два этапа – при Николае I и в период культа личности Сталина, который таким образом стремился оправдать отступление советских войск в первые месяцы Великой Отечественной. Это лукавство. Идеологизация данных событий началась намного раньше и продолжалась непрерывно в течение более чем ста лет. Патриотический ореол вокруг войны с Наполеоном стал создаваться сразу же после окончания Заграничных походов русской армии. 30 августа 1814 года Александр I издал манифест «О учреждении крестов для Духовенства, а для воинства, дворянства и купечества медалей и о разных льготах и милостях», котором говорилось: «Для принесения Всемогущему Богу теплых и усердных молитв за избавление Державы Нашей от лютого и сильного врага, и в прославление в роды родов сего совершившегося над Нами промысла и милости Божией, Постановляем Мы ежегодное празднование в день Рождества Христова». Именно с этого момента наполеоновское вторжение становится частью национальной мифологии и остаётся таковой на протяжении XIX – начала XX века. Праздник Рождества Христова в Российской империи вплоть до падения монархии отмечался как национальный День Победы. В честь событий 1812 года строились храмы и памятники, создавались литературные и музыкальные произведения. В сознании людей дореволюционной России на протяжении десятилетий победа над французами занимала такое же место, которое в сознании современных граждан РФ занимает Великая Отечественная война.
Сталин, хотя и внёс свой вклад в мифологизацию событий 1812 года, использовав в нужном для себя ракурсе отдельные эпизоды с целью подъёма патриотического духа жителей СССР в борьбе с нацизмом, не был в полной мере творцом этих представлений. Он только использовал в необходимом ключе уже готовые штампы и образы. Единственный миф, который целиком принадлежит сталинской эпохе, это мнение о войне 1812 года как об уменьшенной копии Великой Отечественной.
Пытаясь разоблачить официальную трактовку истории наполеоновского вторжения, Понасенков сам сильно грешит оценочными категориями. По сути, на пустом месте он создаёт уже новые мифы. Один из них – взгляд на личности императоров Франции и России. Наполеон для Понасенкова это однозначно миролюбивый, передовой и честный правитель, а Александр I – коварный и вероломный агрессор. В действительности всё было не столь однозначно.
Многие слышали про переход Суворова через Альпы или битву при Аустерлице, но далеко не все задавались вопросом – каким образом русские полководцы оказались в сотнях километров от границ своего государства, если в этот момент на Россию никто не нападал. Ответ очевиден – они занимались, говоря современным языком, защитой геополитических интересов, то есть преследовали явно не оборонительные цели. Российская империя, начиная с конца XVIII века, была постоянной участницей антифранцузских коалиций и война 1812 года являлась только продолжением длительного общеевропейского противостояния, но никак не внезапным актом агрессии.
Однако, справедливости ради, стоит задаться и другим вопросом – что в это же время французы делали в Италии, Испании, Португалии и каким образом они вдруг оказались в Польше. Правильно, ответ будет таким же – вели боевые действия на чужой территории в интересах своего правительства. Если войну первой коалиции ещё можно назвать оборонительной, поскольку она возникла из – за желания европейских монархов задушить революцию в Париже, то последующие конфликты уже не могут претендовать на это. Директория, а затем Наполеон, в течение ряда лет вели борьбу исключительно за захват и удержание новых территорий.
Французский правитель отнюдь не являлся ангелом во плоти, каким его пытается представить Понасенков. По словам автора, «Наполеон был единственным выходом из кошмара революций». При этом он почему – то забывает тот факт, что в период Консулата и Первой империи Франция потеряла в разы больше своих граждан, чем при якобинском терроре и в Вандейской войне вместе взятых. Понасенков лукавит, называя Наполеона гарантом европейской стабильности. Он утверждает, что революции «начались в Европе сразу после его падения». В качестве опровержения здесь можно привести пример Италии и Испании. Революционные движения в этих странах возникли первоначально как ответ на французскую оккупацию. После свержения императора они просто сменили направление своей борьбы.
Передовое мышление совершенно не мешало Наполеону установить режим личной власти и расправляться с республиканской оппозицией в собственной стране. А декларируемое миролюбие не препятствовало ему присоединять к сфере влияния Первой империи всё новые земли в Европе, назначая в них королями своих родственников.
Другой важный тезис Понасенкова – в 1812 году Наполеон, выиграв все битвы, проиграл войну, а Кутузов, потерпев поражение во всех боях с французами, стал победителем. Это тоже неверно. Даже в начале войны, когда Великая армия быстро продвигалась на центральном направлении, французы не везде были хозяевами положения. Например, 9 – 10 июля 1812 года русские казаки и гусары у посёлка Мир в Западной Беларуси разгромили шесть уланских полков Наполеона. В плен попало 18 офицеров и 375 нижних чинов. 30 июля – 1 августа 1812 года русский генерал – лейтенант Витгенштейн одержал победу над превосходящими силами наполеоновского маршала Удино и остановил продвижение противника на Санкт – Петербург. Французы потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными, а также 3 тысячи пленными.
Понасенков считает Бородинское сражение победой Великой армии. Однако многие историки сходятся во мнении, что это была битва с неопределённым результатом, поскольку ни одной из сторон не удалось добиться решающего успеха. Кутузов не смог удержать Москву. Но для французов взятие древней русской столицы было лишь локальной победой, которая, к тому же, стоила им больших жертв. При Бородино они потеряли, по разным оценкам, от 30 до 40 тысяч убитыми и ранеными. Наполеон не достиг основной цели всей войны – не смог разгромить русскую армию в главном сражении и заключить мир на выгодных для себя условиях. Даже овладение Москвой в итоге обернулось против него. За месяц вынужденного простоя французские войска начали морально разлагаться, всё более превращаясь в вооружённую толпу пьяниц, вандалов и мародёров. К моменту ухода Великой армии из города боеспособность наполеоновских солдат уже значительно снизилась. Кутузов в это же время сумел сохранить свои войска, которые могли бы быть полностью перемолоты, в случае если бы он решился защищать Москву до конца, и отвёл их в Тарутино. Русская армия получила длительный отдых и время для подготовки к новым сражениям. Таким образом, проиграв тактически, Кутузов выполнил более важную стратегическую задачу.
Идём далее. Битва при Малоярославце 24 октября 1812 года, которую Понасенков называет безоговорочной победой Наполеона, была лишь его тактическим успехом. Великой армии удалось после длительного тяжёлого боя овладеть городом. Но всё, что получили наполеоновские солдаты – это сгоревшие руины и кучи мёртвых тел. Французский инженер – капитан Эжен Лабом так описывал захваченный Малоярославец: «Улицы можно было различить только по многочисленным трупам, которыми они были усеяны, на каждом шагу попадались оторванные руки и ноги, валялись раздавленные проезжавшими артиллерийскими орудиями головы. От домов остались лишь только дымящиеся развалины, под горящим пеплом которых виднелись наполовину развалившиеся скелеты». Главной цели, к которой в этой битве стремился Наполеон – разбить русские войска и открыть себе дорогу на Калугу, где находились богатые запасы провианта и вооружения, Великой армии достичь не удалось. Кутузов, оставив Малоярославец, лишь отвёл свои силы на новые позиции и приготовился к обороне. Наполеон после долгих размышлений принял решение отступить. Таким образом, даже потеряв Малоярославец, русская армия добилась стратегического перелома – французы не смогли пробиться к необходимым ресурсам и были вынуждены отходить по разорённой ранее Старой Смоленской дороге.
Если говорить о последующих сражениях, например, битвах под Вязьмой, под Красным и на Березине в ноябре 1812 года, то здесь рассуждать о победе французов, как минимум, странно. Во всех этих случаях Великая армия, хотя и не была полностью разгромлена, но потерпела поражения, понеся серьёзные потери, и была вынуждена отступить. Понимая, что кампания проиграна и узнав о республиканском мятеже в Париже, Наполеон 5 декабря 1812 года покинул пределы Российской империи.
Спустя три недели остатки деморализованной и разложившейся Великой армии войск были полностью изгнаны или уничтожены. Понасенков утверждает, что французские «суммарные потери убитыми и раненными были чуть ли не меньше, чем у русских». Непонятно на чём основано это заявление. Наполеон, вторгаясь в Россию, имел 610 тысяч человек при 1370 орудиях. Вывести обратно он сумел лишь 30 тысяч бойцов и 170 пушек. Причём значительную долю погибших наполеоновских солдат составляли опытные ветераны победоносных европейских кампаний. Для продолжения войны в дальнейшем императору потребовалось призвать всех новобранцев, в том числе, и тех, чей срок службы наступал на год позже, собрать резервистов, солдат тыловых гарнизонов и матросов с кораблей французского флота. Для сравнения – в 1812 году русские войска, включая ополченцев, насчитывали 1 миллион солдат и 1600 орудий. В боях с французами их потери составили 210 тысяч человек. Сопоставляя эти цифры можно сделать вывод, что утверждение автора о потерях не является правдой.
Справедливости ради замечу, что у Понасенкова есть одна здравая мысль, хотя и в её изложении он, в свойственной ему манере, сильно преувеличивает. Это тезис об отсутствии массового патриотического подъёма в 1812 году.
Действительно, реакция подданных Российской империи на наполеоновское вторжение была неоднозначной. В западных губерниях, которые вошли в состав страны по результатам трёх разделов Речи Посполитой, французского императора встречали хлебом – солью и радостно приветствовали как освободителя от царского гнёта и восстановителя польской государственности. Массовое активное сопротивление началось лишь на Смоленщине, и то, в значительной мере, с подачи российских властей. Кстати, эти факты не отрицались и дореволюционными историками. Достаточно обратиться к работе Ф.А. Кудринского «Вильна в 1812 году» или статье М.М. Ковалевского «1812. От Ковно до Бородина» в «Вестнике Европы».
Не будем также забывать, что в российской историографии часто путают войсковых партизан и крестьянскую самооборону, сливая их в единую «всенародную войну». Если регулярные части под руководством кадровых офицеров, имея тесную связь с основными силами армии, активно действовали на коммуникациях во французском тылу, а также в качестве разведки, и причиняли тем самым значительный ущерб противнику, то слабо вооружённые отряды сельских жителей чаще всего занимались только обороной своих населённых пунктов от мелких групп наполеоновских солдат. Иными словами, для крестьян сопротивление врагу было только борьбой против «чужих», а не войной «за Веру, Царя и Отечество».
Фактом остаётся и то, что часть сельского населения центральных губерний воспринимала Наполеона как нового государя – избавителя от крепостной зависимости. В ряде мест крестьяне под воздействием слухов о грядущей свободе громили дворянские усадьбы и выдавали французам своих помещиков.
В том, что далеко не все жители Российской империи в 1812 году испытали патриотический подъём, с Понасенковым стоит согласиться. Однако здесь он снова сгущает краски, замалчивая или искажая факты.
Стремясь сделать очередное громкое заявление, Понасенков утверждает, что российские крепостные никакого противодействия Наполеону не оказывали. Он пишет: «Крестьяне скорее готовы были грабить своих, чем вставать на борьбу, неизвестно с кем, отстаивая свои оковы». Но при этом замалчиваются многочисленные факты активного сопротивления французам сельского населения Смоленской и Московской губерний, действия отрядов Герасима Курина и Ермолая Четвертакова. То, что пытается опровергнуть Понасенков, признавали даже наполеоновские офицеры, называвшие Россию «второй Испанией». Историк Е.В. Тарле приводит ещё более яркий отрывок из воспоминаний одного из французов: «Каждая деревня превращалась при нашем приближении или в костёр, или в крепость».
Подводя итог, стоит сказать, что опусы Понасенкова стоит читать только в порядке ознакомления. Исключительно для того, чтобы иметь представление об альтернативных точках зрения на Отечественную войну 1812 года, но ни в коем случае не принимать на веру его утверждения. Если же вы действительно хотите по новому, без мифов и штампов, посмотреть на события той эпохи, то рекомендую обратиться к другим авторам – Николаю Троицкому, Олегу Соколову, Виктору Безотосному. Они хотя и рассматривают Наполеоновские войны со своих позиций, но пользуются научными методами исследования и не занимаются откровенными спекуляциями, как это делает Понасенков.